Но сил не было даже спросить, потребовать ответа. Я лишь почувствовала дурноту, и знакомый туман начал виться в голове. Меня бросило в жар, и я начала оседать на пол, скользя по стене и умоляя лишь взглядом об ответе — скажи мне правду! Губы шептали невнятно, через силу, слова продирались сквозь туман и липкую духоту, образовавшуюся в коридоре, словно через густые заросли и буреломы:
— Что с ним? Что?
Я видела белое, перекошенное в крике лицо Алеши, но слышала лишь глухой шелест слов:
— С ним все хорошо! Аня! Анечка, смотри на меня!! Анечка!! С ним все хорошо!! Он жив, здоров!!
Я не понимала, смысл сказанного не доходил — доползал до сознания со скоростью черепашки. Я переводила затравленный взгляд с одного брата на другого и силилась углядеть обман, очередную ложь, что они выдают за правду, чтобы обезопасить мою психику от потрясений. И меня вдруг, возмутила их забота. Почему они нянчатся со мной? Разве я стою того? Предавшая сначала одного, потом другого и теперь вынужденная самой жизнью предать третьего. "Нет ничьей вины?" Не правда, так не бывает. У каждой причины есть следствие, у каждого следствия есть последствие. И на кого сетовать за урожай, если семена садила сама?
— Что с Олегом? — прохрипела я через силу, дрожащей рукой вцепившись в ворот Алешиного джемпера:
— С ним все хорошо, с ним все хорошо, — причитал он, подтверждая взглядом — самым честным, самым искренним, способным хранить подобную чистоту и в моменты самой возмутительной лжи. И эта фраза, как заклинание, как тупое вдалбливание на уровне НЛП.
— Ты лжешь?…
Стену качнуло — Сергей с маху впечатал кулак в поверхность и хищно сверкнул глазами, нависнув надо мной:
— Он жив! Поняла, Анюта?!! А что на голову не здоров, так ты сама в курсе!!
С минуту я смотрела в его лицо и при этом мертвой хваткой держала Алешу. И мне казалось — держусь за Сергея. Видела карие глаза, а принимала их за голубые…
— Тогда что? В чем дело? Что случилось?
— Успокойся, Анюта! Ничего страшного не произошло, — Сергей был недоволен. Он явно не ожидал, что я буду переживать из-за Олега. Но разве могло быть иначе? Ведь я знала его девять лет. Девять лет своей никчемной жизни, что могла закончиться в любую минуту.
Нет, Сергею это было не важно. Он хотел, чтобы я принадлежала ему безраздельно, навсегда и сейчас же. Его не устраивали полутона отношений. Иное мнение он воспринимал, как оскорбление, унижение и предательство. Его взгляд красноречиво сообщал мне, что сейчас самое время все рассказать братьям и поставить точку на отношениях с мужем.
Но это было не возможно. И я не понимала — как он этого не понимает?
— Что с Олегом? — кажется, в тысячный раз спросила я, все еще надеясь на вразумительный ответ, и услышала:
— Он пытался повеситься.
Это была не констатация факта, а обличение, и небольшая месть мне, за малодушие и колебания, за нестоящие, с его точки зрения, переживания, за преступную привязанность к никчемному человечку.
Не воспротивиться, не доказать Сергею, что он не прав, я уже не могла, как он ни просил об этом, ни умолял взглядом. Ведь признаться в адюльтере сейчас и было бы преступлением. Преступлением против Олега. Любовь к Сергею стала мне не по карману, она превратилась в нож гильотины для шеи мужа. Любовь к одному означала смертельный приговор другому. И это была слишком большая цена за нее, неподъемная для меня.
Я попыталась встать, но не могла — ноги не слушались. Алеша помог, подхватил на руки, отнес на диван. Андрей налил воды и подал таблетки валерианы, сунул мне в руку и вытолкал Сергея с кухни, плотно прикрыв за собой дверь.
Он втолкнул брата в комнату, словно щенка, и встал у входа, загораживая проход, чтоб тому не вздумалось влезть в беседу Алеши с Аней. На то, что подобная «честь» выпала ему, он не сетовал, а посчитал малой платой за роль катализатора столь плачевных событий.
Сергей естественно возмутился, но и немного растерялся — не каждый день его, стокилограммового атлета, таскают, словно коврик Тузика, более хилые братья.
— Не понял? — начал он разбираться…и закончил. Андрей брезгливо поморщился и приказал настолько властно, что тот перечить не подумал:
— Сядь!
Сергей сел и на пару минут притих, искоса поглядывая на брата. Ему показалось, что он вновь стал двенадцатилетним мальчишкой, и, избив соседа Кольку Пыжина за то, что тот обзывался на Аню — "больная хилячка", ждет разбора полетов от взыскательных и строгих братьев, предвкушает вторую серию вечером, уже от родителей.
— Ну, вы совсем обнаглели, родственнички, — протянул он, вспомнив, наконец, что вроде бы давно прошел рубеж совершеннолетия, и ни родители, ни тем более братья ему не указ. Встал, намериваясь пройти в кухню к Ане, но Андрей повторил еще более жестким тоном и уверил взглядом — не послушаешь, применю силу. Оно тебе надо? А Анюте?
— Ладно, — протянул тот, нехотя соглашаясь, и вздохнул. — Чего смотришь, как на врага народа?
— Как на идиота, — уточнил Андрей. — Тебя кто за язык тянул? "Он повеситься хотел!" Молодец. Очень умное замечание. И вовремя.
— Все равно бы узнала.
— В больнице! Разницу чувствуешь, друг олигофренов?
Сергей озадаченно воззрился на брата — последний раз он слышал грубость от него на свадьбе Анюты, и с тех пор не доводилось. Значит, действительно ситуация — мрак.
— Ладно, Андрюха, я тих и неприметен, как крошка в постели. И не отсвечиваю. А ты взамен рассказываешь, что там приключилось. Чует сердце, Леха и десятой доли мне не сказал.