Банальная история - Страница 50

Андрей посверлил его подозрительным взглядом и, не выявив признаков хитрости, задумчиво посмотрел в окно….

Да, он знал много больше остальных. Особенно на счет Олега. Его дела, как и делишки, давно были в зоне видимости Андрея. Он следил за ним пристально и неотрывно, и мог дать отчет за любой из проведенных в последний год дней его жизни. Мог подивить братьев, рассказав им причину и следствие столь возмущающего всех поведения Олега. Но естественно не делал этого. Он — ждал. И чувствовал — еще чуть-чуть, и он придет, тот самый долгожданный благоприятный момент, когда это недоразумение, вставшее меж ним и Аней, наконец, исчезнет со сцены. Навсегда. С вещами, мыслями и памятью.

Да, он не сдержался и оступился, терпение его подвело. Вернее — извело. Он поддался порыву, решив поторопить финал. И уже не понимал — ругать себя за это или хвалить?

…На втором этаже, куда он заволок пьяного и злого Олега, было темно. Свет лил в окно и чуть разбавлял густые краски ночи. Лицо мужчины в этом колере казалось шаржем на изрядно потрепанного вурдалака. А он еще и шипел, махал руками, как летучая мышь, очнувшаяся от спячки насильственным образом.

Андрею он порядком надоел, да и настроение было отвратительное настолько, что он еле сдерживался, чтобы не добавить ревнивому хулигану пару ранений, вдогонку к уже полученным сначала от Сергея, потом от Алеши. Но опускаться до такого не хотелось — брезговал. Да и зачем, если есть более надежные средства?

— Еще одно слово, один взмах руки и я с удовольствием поставлю в известность всех, от завотделением до Ани, кто такая Гульчата. Доходчиво излагаю или по слогам повторить? — пропел тихо, но внятно, взгляд прямо в расширенные от алкоголя и злости зрачки. Олег затих и прищурился. С минуту они смотрели друг на друга, и тот понял, что Андрей мало не шутит, но и действительно все знает.

— Какая же ты редкостная сволочь, — заметил потерянно, сникая на глазах.

— Не тебе судить, — победным тоном заявил Андрей и простер ладонь в сторону дверей. — Иди, прими душ и спать. До утра, чтобы мы тебя не видели, не слышали. Будешь умничкой — твоя тайна останется загадкой века. Нет… Заполнишь бланк на развод и поедешь жить к своей любовнице в экологически чистую местность, в уютное гнездышко — типовая сарайка на краю пригородного поселка. Тебя какая перспектива устраивает?

Олег посмотрел на него, как Лермонтов на Мартынова, и покорно двинулся по указанному адресу — в пустоту и мрак гостевой спальни…

— Что молчишь? Может, в партизан и гестапо поиграем? — напомнил о себе Сергей.

Андрей глянул на него и сел напротив:

— Не знаю я, что у него в голове не сошлось. Мила за тобой пошла, а там этот верещит и в сторону трассы снег кидает. Весь в крови. Ворота нараспашку, вас нет. Она за нами. Тот Алешу увидел, давай на него кидаться, не знаю, с чего он решил его на роль виновника записать, да и спрашивать желания не было. Леша не церемонился, дал пару оплеух и к стене притиснул для закрепления внушения. Долго ему что-то пенял. Но тот притих лишь на пару минут, потом опять начал концерт. Пришлось буяна наверх вести да спать укладывать. Примерно часа в четыре я Аглаю послал глянуть, как он там. Не верилось, что притих, успокоился, думал, что-нибудь обязательно еще начудит. Так и случилось. Аглая поднялась и закричала. Прибежали, а он…дергается уже. Первую помощь Алеша оказал, Борзов скорую вызвал. К приезду этот был уже вполне вменяем. Но Алеша решил его в больнице подержать, для профилактики повторного суицида. Потом два дня вас найти пытались. Я уж, грешным делом, подумал — не на Кипр ли вы отправились? Не-ет, всего лишь на елку.

— Обтекаемо, — кивнул Сергей, принимая версию брата с осторожностью опытного человека. Андрей одарил его холодным взглядом и отвернулся.

Голос Алеши плавал в тумане, покрывшем мое сознание, и разрывал его, рождая лишь одно желание — сбежать от него, исчезнуть, оглохнуть, в конце концов, но не слышать.

Мне было холодно до озноба, до дрожи не только снаружи — внутри. Бедная валериана, придавленная чаем, бунтовала и сообщала о несовместимости с данной жидкостью. А может, это совесть бунтовала, не принимая успокоительный психотренинг Алеши?

— …у каждого человека бывают минуты слабости. Потом, мы жалеем и даже стыдимся того, что совершаем в стоянии аффекта, но суть не в этом. Суть, Анечка, в том, что все зависит не от окружающих нас людей или проблем, с которыми мы сталкиваемся, а от нас самих. Если человек самоодостаточен и силен, он не станет поддаваться порыву, подумает о других, а не о себе. Собственная боль не станет превалировать в принятии решения. Но…Олег другой. Он слабый. И ты это знаешь, и я. Все осведомлены об особенностях его характера. Он бы сделал это в любом случае. В лю-бом. Понимаешь, Анечка? Это его решение. Даже не как слабого человека, а как, прости, гнусного человечка. Он просто пожелал отомстить, таким образом, всем нам. Мы не поняли его пьяный кураж, не выказали уважение его персоне, а ты еще посмела обидеться на его хамство и оскорбление. Он инфантилен и ведет себя соответственно, как капризный избалованный ребенок. Я предупреждал тебя, что эта претензия на личность не может дать тебе ничего, кроме разочарования и дополнительных хлопот.

Сколько раз я слышала это?

И безропотно принимала его точку мнения зрения. Разве могло быть иначе? Разве могла я сомневаться в утверждениях, суждениях брата хоть на грамм? Тогда — нет. Ведь я порвала с Алешей, предала, пусть и оправдала, оправдывала себя, называя свой уход и увлечение Олегом всего лишь неизбежным и закономерным финалом нашей запретной, скандальной связи. Освобождением во имя жизни. Наша агония расставания и так затянулась, переросла в патологическую болезнь, грозящую вернуть все на круги своя, опять в тот же круг запретных объятий и тайных надежд. Несбыточных, ставящих крест на будущем каждого — и меня, и его.